Тринадцатый Император. Часть 1 - Страница 64

А да, чуть не забыл! Кроме всего прочего я узнал из дневника, что Луиза, в отличие от большинства английских принцесс, не была носительницей гемофилии. Вопрос о её генетическом здоровье представлял для меня огромную важность в связи с тем, что такого наследника и сына, какой был у последнего российского императора, мне и даром не надо.

Мне удалось выяснить этот столь важный для меня факт из тотального увлечения двадцать первого века, заключавшееся во вскрытии захоронений и ковырянии в ДНК давно умерших людей бог знает с какими научными целями. Как оказалось не такими уж и бесполезными, для меня по крайней мере. Вообщем благодаря безвестным ученым, я точно знаю, что генетический сбой на Виктории на Луизе не отразился.

Ладно. Значит, на данный момент лучше, чем Луиза невесты не сыскать. Срочно передам новость в МИД пусть отправляют соответствующие запросы – ну им виднее как это все делается. А я пока сейчас ей письмецо какое-нибудь личное напишу. Желательно со стихами…. Кстати, тут все просто, не могло в Англии хороших поэтов в двадцатом, ещё будущем веке не быть. Вот что-нибудь хорошее оттуда и спионерим…

Я откинулся на спинку стула, окончив письмо в котором пылко признавался о том, что уже давно тайно мечтаю, о нашей будущей встрече. Мечтаю с тех пор, как только мне попался на глаза её портрет. После чего я, не откладывая дела в долгий ящик, объявил о выборе невесты родным и распорядился запустить обычный в таких случае механизм согласований и утряски деталей.

* * *

Я стоял у высокого окна своего кабинета, давно ставшего мне привычным и даже родным – столько времени в нем я проводил. Держалась безветренная морозная погода и медленно падающие с неба, кружащиеся в беспорядочном хороводе снежинки заставили навевали на меня чувство легкой хандры.

Шел первый день февраля 1864 года от Рождества Христова по новому, недавно принятому в Российской Империи новоюлианскому календарю. Моим монаршим указом 19 декабря стал последним днем 1863 года. Ложившиеся спать в тот день балагуры шутили, что империя как один косолапый зверь с которым её постоянно олицетворяют, на две недельки завалится в спячку. Что впрочем, не помешало им отметить новый год, исправно празднующийся ещё со времен Петра Великого. Причины побудившие меня принять именно новоюлианский календарь просты и очевидцы, как очевидна нужда устранения разрыва в датах по григорианскому календарю во многих западных странах и юлианскому в России. Новый же календарь удовлетворял всем требованиям, которое можно было бы пожелать. Он был ещё более точен, чем григорианский, являясь продолжением нашего 'родного' православного календаря. Таким образом меня трудно было обвинить в бездумном преклонении и копировании всего европейского, а результат был достигнут. Правда лет через 400 разрыв между календарями снова появится…, но уже не по вине нашего более точного календаря.

Я стоял и вспоминал два прошедших месяца, с трудом подавляя чувство глухого раздражения, постоянно сопутствующее этим неприятным для меня воспоминаниям. Я, наивный, думал, что после того как сильно меня торопили с выбором невесты, считай со свадьбой, сборы в поездку к нелюбимым мной островам будут начаты сразу же после оглашения родным моего выбора. Как же я ошибался! Мгновенно выяснилось, что честь и достоинство русского императорского дома может пострадать из-за такой спешки. Так что готовиться начали по всем правилам, долго и с расстановкой, слава богу, я в этом почти не учувствовал. Но этого 'почти' вполне хватило мне, чтобы осатанеть от приготовлений и что самое главное – я был практически не в состоянии заниматься своими делами. Меня постоянно дергали, мое мнение спрашивалось буквально по любому вопросу, а после его оглашения тут же оспаривалось, что доводило меня до медленного закипания. Неужели они не понимают, что мне полностью все равно даже на каком именно корабле я поплыву, не говоря уже о том, во что именно я буду одет сойдя на берег или какой мундир будет на мне на балу непременно организованном в честь моего приезда…

Но вот, наконец, последние приготовления к моему отплытию подходили к концу. Вещи были уложены, корабль готов, все необходимые распоряжения отданы. Даже матушка, наконец, кажется, определилась со всеми своими платьями.

Оставалась только одна нерешенная проблема. Висела она надо мной дамокловым мечом аж с ноября прошлого года. С памятного дня представления Манифеста об удельных крестьянах в Совете министров. Признаться меня поразила тогда та поддержка, которую я получил со стороны Николая Карловича Краббе. Военный министр, казалось бы человек вельми далекий от земледельческой тематики, с неожиданным знанием дела и незаурядным талантом оратора выступил в защиту моей идеи с освобождением крестьян без выкупа. Более того, свои аргументы он представил так ловко и умно, что не согласиться с ними было нельзя. Мне этот эпизод запомнился и после заседания я хотел встретиться с Николаем Карловичем наедине – поблагодарить его за оказанное содействие. Меня снедало любопытство, откуда адмирал так хорошо знаком с этой темой. Однако вскоре после заседания министр заболел и нашу встречу пришлось отменить. Позднее, занятый более насущными проблемами, я и вовсе и думать забыл про этот случай, списав все случившееся на энциклопедическую эрудированность адмирала, благо Николай Карлович действительно славился как человек глубокого ума и обширных знаний. Но вопросы, вопросы-то остались…

Откуда все-таки у Краббе такие познания в крестьянской проблеме, причем не профанские, которые можно выудить из газет и светских пересуд, а вполне конкретные и чрезвычайно глубокие? Почему у меня возникло такое чувство, что его речь и аргументы, представленные в Совете, давно продуманы и отрепетированы? Наконец по какой причине Николай Карлович поддержал мою точку зрения и по сути помог продавить Манифест, когда я заколебался под возражениями других министров? Он вполне мог этого не делать, и не сделал бы, был я уверен, если бы это не было ему выгодно.