Тринадцатый Император. Часть 1 - Страница 31

– Вы тоже хотите высказаться, Николай Карлович? – несколько удивлённо спросил я. Конечно адмирал, безусловно, заслуживал моего внимания, как человек оставивший глубокий след в истории российского флота. Он преобразовал парусный деревянный флот в паровой и броненосный, снабдив его громадной артиллерией, изготовленной, как и флот, в России. Создал боеспособные океанские эскадры, бороздившие безбрежные глади Тихого и Атлантического Океанов, основал Обуховский завод и даже устроил первые базы на Дальнем Востоке. Но знаете как в фильмах, так перечисляют достоинства кого-либо, перед тем как сказать: 'но есть одно НО'. Было такое 'но' и у Краббе. Николай Карлович был ставленником моего дяди, Великого Князя Константина Николаевича с которым мой покойный отец и мать находились в самых прохладных отношениях. Однако, в моём понимании, крестьянский вопрос был весьма далёк от морского дела.

– Если позволите, Ваше Величество, – поклонился адмирал, зазвенев боевыми орденами.

– Конечно, конечно, – приглашающе махнул рукой я, давая морскому министру возможность высказаться.

– Ваше Величество, – начал он, прокашлявшись в кулак, – мои коллеги безусловно правы. Распространение положений сих на удельное крестьянство есть мера опрометчивая, .

На этих словах адмирал сделал паузу, окинув взоров остальных министров. Члены кабинета закивали, выражая своё согласие. Приосанившись, Краббе продолжил:

– Соображения эти приобретают особенную важность, если принять во внимание, что предлагаемые меры ни в каком случае не рассмотрены в отрыве от волнений в Царстве Польском. Ибо только когда крестьянство будет довольно решением земельного вопроса, тогда все сельское население будет совершенно преданно правительству, а мятежные выступления будут бессильны и безуспешны. И напротив, отказ от поощрения верного короне податного сословия России, в противовес польских мятежникам, значило бы вступать решительно на путь политических сделок со смутьянами, а это едва ли может считаться согласным с требованием здравой государственной системы. А теперь позвольте я предложу некоторые скромные меры возможные к добавлению в сей Манифест, – поклонился министр, глядя на меня.

'Ай да адмирал! Эх, как он всё повернул!' – восторге подумал я, хлопнув себя под столом по ноге. Впрочем, это было незаметно. – 'Теперь получается, что мы как бы вознаграждаем крестьян за верность и отказ поддержать Манифест со стороны министров будет выглядеть как поддержка польского национализма. Ай да Краббе!'.

Я жестом дал знак продолжать. Николай Карлович поднял со стола лежащий перед ним проект Манифеста и вытянув его на протянутой руке, начал комментировать, демонстрируя замечательное знание предмета. Из первоначальных мер адмирал одобрял все, предлагая распространить со временем их не только на удельных, но и на государственных крестьян. Кроме того, Николай Карлович рекомендовал возвратить поместным крестьянам все земли, отнятые у них помещиками с 1857 года (то есть с момента опубликования рескрипта генералу Назимову) и снизить размер крестьянских платежей таким образом, чтобы крестьяне не платили более того, что с них взыскивалось до составления уставных грамот. В этом вопросе мировые учреждения, по его мнению, должны руководствоваться точным исполнением закона и данными им инструкциями. Разверстание угодий Краббе предлагал производить лишь на основе добровольного соглашения, особенно советуя разрешить в ближайшем будущем вопрос о наделении 'вольных людей' землей, имея в виду их бедственное положение. В качестве крайней меры, министр предлагал предоставить генерал-губернатору право устанавливать рассрочку в уплате оброков без пени в случаях, когда размеры этих оброков не пересмотрены еще поверочными комиссиями.

Я сидел открыв рот. Выступление адмирала наглядно демонстрировало глубину и его познаний в крестьянском вопросе, далеко превосходящие мои собственные. Другие министры несмотря на неприятие отдельных из предлагаемых мер с ходом повествования в большинстве своём всё больше и больше кивали, подтверждая согласие. Вопрос был принципиально решён. Оставались детали и… мне надо было серьёзно поговорить с Николаем Карловичем.

Как только морской министр закончил чтение доклада, на мгновенье повисшая тишина была разорвана гулом голосов. От волненья забыв о субординации вскочил с места Валуев. Надрывая голосовые связки так, что шея покраснела, а вены вздулись, он пытался докричаться до сидевшего в другом конце стола Краббе, который в свою очередь не обращал на него внимания яростно отбиваясь от нападок потерявшего свое казалось непоколебимое спокойствие Блудова.

– Тихо! Сядьте! – никто даже ухом не повел. Я встал и, обойдя стол, хлопнул морского министра по плечу, – Николай Карлович, прошу вас присесть.

Наконец меня заметили, лишь Рейтерн не смотревший на Краббе ещё несколько секунд говорил в тишине, но потеряв своего оппонента, замолк и, попросив у меня прощенья, сел на свое место.

– Николай Карлович, жду вас с этим докладом сегодня, нет лучше завтра в десять утра. Все, обсуждение манифеста на сегодня закончено. Граф прошу вас, зачитайте повестку дня.

Совет был сорван. Блудов несомненно распланировавший все заседание заранее постоянно сбивался и запинался. Польский вопрос был пропущен, по крайней мере та его часть которая касалась наших действий по усмирению края. Но только он собрался с мыслями, как я снова перебил его.

– Александр Михайлович, а как обстоят дела на дипломатическом фронте Польского вопроса?– обратился я, чтобы сменить тему, к Горчакову, министру внутренних дел.