'Смелый! Или же за дело беспокоится больше, чем за своё кресло', – с интересом подумал я, продолжая молча рассматривать храбреца. Министры, тем временем, видимо почувствовал некую неловкость, повисшую в воздухе, и занервничали. Массивный, в парадном мундире украшенном созвездием орденов, военный министр Малютин нервно постукивал пальцами по столу. Министр финансов Рейтер судорожно утирал носовым платком покрасневшее лицо. Невозмутимыми казались только Блудов, которого сия ситуация похоже оставила совершенно безучастным, и морской министр Краббе, который вальяжно облокотился на спинку стула, положив правую руку на стол.
– Петр Александрович, – в повисшей тишине звук моего голоса произвёл эффект ружейного выстрела, заставив собравшихся невольно вздрогнуть, – благодарю за ваше напоминание. Хотел уведомить всех присутствующих, что не далее как неделю назад Нами были отправлены исчерпывающие инструкции графу Муравьеву, исполняющему, как вам известно, обязанности польского генерал-губернатора. Вчера по телеграфу граф уведомил меня о получении сих наставлений и обещал Нам, что выполнить Дух их и Букву. Посему с сего дня 'польский вопрос' целиком и полностью переходит в руку графа Муравьева, коему мы все, по мере сил и возможностей, будем оказывать посильное содействие. Однако я уверен, что волнения польские в скором времени будут твёрдой рукой Михаила Николаевича устранены.
Моя речь произвела неожиданное воздействие на притихших министров. Озабоченно переглянулись Краббе, Рейтерн и министр просвещения Головин, заулыбался в усы министр государственных имуществ Зеленой, расслабился взмокший от напряжения Валуев. Занятно… Благодаря дневнику я знал многие придворные расклады, но одно дело читать о них, а совсем другое видеть. Валуев и Зеленой были ставленниками Муравьева, того самого который был до этого министром государственных имуществ, а теперь руководит 'усмирением Польши'. Михаил Николаевич был весьма влиятельной фигурой при дворе до недавнего времени, но в виду произошедшего конфликта с предыдущим императором был вынужден уйти в отставку. Сейчас же возвращение из опалы бывшего патрона явно Зеленого и Валуева успокоило. Рейтерн, Краббе и Головин куда больше зависели от указаний Мраморного дворца (т.е. Великого князя Константина Николаевича), нежели от воли Зимнего. Зависеть от дядюшки я не хотел и очень скоро мне видимо придётся предложить этим господам либо следовать исключительно моим указаниям, либо покинуть министерский пост. Милютин представлял мощный клуб либералов-реформаторов, желавших продолжения реформ. За ними стояли как прогрессивные представители высшей аристократии, так и крупные капиталисты-фабриканты. Графы Адлерберг и Блудов были близки к моей Maman (и моему покойному отцу) и считались 'царской фракцией'. Хотя мне всё больше казалось что именно 'считались'. Уж больно независимым и самодостаточным казался мне здешний государственный аппарат, представителями которого были эти двое.
Сейчас же все эти господа были удивлены и ошарашены столь резким и необъяснимыми шагами нового государя. Мои поступки буквально ошеломили кабинет. Ведь предполагалось, что Император будет медленно входить в суть дела, прислушиваясь к голосам мудрым советчиков-министров, и очень не скоро начнёт (если вообще начнёт) осуществлять свою собственную политику. Однако для меня это было категорически неприемлемо. Так что мои слова про Муравьева были только первым, пробным шаром. И самое важное: я не собирался на этом останавливаться.
– Предлагаю перейти к следующему пункту повестки для, – продолжил я, доставая из первой папки увесистую кипу документов. – Передайте бумаги по кругу, – обратился я сначала к сидящему по правую руку Блудову, а затем к сидящему по левую Адлербергу, передавая каждому из них по стопке документов. Дождавшись пока все министры получили по копии, я продолжил:
– Перед вами, проект Манифеста об изменении положения удельных крестьян. Прошу вас ознакомиться. Я хочу, чтобы по сему проекту в трёхдневный срок вы подготовили рекомендации от своих ведомств.
Министры бодро зашуршали документами. Я ждал реакции. Этот проект я готовил практически со дня моего вступления на престол. В Манифесте предполагалось: земли, находившиеся в пользовании крестьян, признать их полной собственностью и с момента опубликования крестьяне освобождались от всех повинностей (барщины, оброка, чашни и т.д.) и подушной подати, а также им прощались все недоимки прежних лет. крестьянам, предполагалось возвратить хотя бы часть земли, которой они владели, с тем, чтобы они имели свой двор, огород и небольшой участок пашни. Платить крестьянам предполагалось лишь три налога: мирской, земский и поземельный, правда величина их серьёзно возрастала.
Пока что я планировал распространить действие Манифеста только на крестьян удельных, находившихся до недавнего времени в собственности царской семьи, разумно предполагая, что уж с ними никаких проволочек не предвидится. Удельные крестьяне принадлежат царской семье, а так как я являюсь её главой, то волен делать с ними всё что захочу, не оглядываясь на кабинет. Так что ознакомление министров с данным проектом, как мне казалось, было, по сути, простой формальность. Однако как оказалось, многие аспекты я упускал из виду… Первым протестующе воскликнул Горчаков:
– Votre Majesti Impiriale, le projet de loi …
– Александр Михайлович прошу вас, как подданного Российской Империи, обращаясь ко мне использовать исключительно русский язык, – оборвал я его. Возможно, в подобной резкости не было нужны, но за дни моего пребывания в прошлом меня стало безумно задрожать то, что большинство придворных вельмож изъясняться исключительно по-французски. – А теперь, прошу, ещё раз изложите суть ваших возражений.