Тринадцатый Император. Часть 1 - Страница 12

Ступив на холодный пол, я невольно поджал пальцы ног. В голове промелькнуло, в не очень вежливой форме, пара выражений про то, какие же все вокруг нехорошие. Коврик для ног им было трудно положить! Моё недовольство не осталось незамеченным. Из-за спины Строганова, как по волшебству, вынырнуло двое слуг в золотистых ливреях. Первый развернул небольшой свёрток, который нёс в руках, скользнул мне за спину и на мои плечи опустился тёплый байковый халат, с кистями и шелковым поясом . Второй в это время изогнувшись сунул мои ноги в мягкие домашние тапочки, украшенные небольшими меховыми помпонами. Удивлённый столь явной демонстрацией сноровки, я немного замешкался и пропустил мимо ушей вопрос доктора Шестова.

– Что простите? – переспросил я, кивком головы отпуская замерших в ожидании слуг и с блаженной улыбкой укутываясь в халат.

– Ваше Величество, как ваше самочувствие, может, лучше было бы полежать несколько дней в постели? – спросил доктор, склонив голову и напряжённо глядя на меня.

– Нет, уж спасибо. Моего здоровья вполне хватить на эту, не столь уж длинную дорогу, – самонадеянно ответил я.

– Ничего страшного если похороны пройдут без вас, – в этом месте мне послышалось негромкое хмыканье моего воспитателя, – как врач, рекомендую вам отлежаться несколько дней в кровати и дождаться существенного улучшения самочувствия, – продолжил Шестов. Иначе болезнь может усилиться и надолго свалить вас по приезду в Петербург, а может и того хуже…, – он не договорил, но все поняли, что именно хотел сказать мой врач.

– Николай Александрович, ну будет уже вам сгущать краски. Нет, решено! Велите закладывать карету! – ответил я своему врачу.

– Ваше Величество, все готово, – тут же отрапортовал мне сделавший шаг из толпы Рихтер.

– Тогда распорядитесь собрать еду в дорогу, Сергей Григорьевич, – сказал я обращаясь к Строганову. – Перекусим в карете или на следующей станции, когда нам будут перепрягать лошадей. Отправляемся немедля.

Граф изящным кивком показав, что принял моё распоряжение к сведению, вышел из комнаты. Взмахом руки дав понять остальным, что разговор окончен, я отвернулся и принялся собирать вещи в дорогу. Свита тут же, под давление Рихтера и Барятинского, стала утекать из комнаты. Дождавшись пока в комнате остались только слуги, я с их помощью переоделся в дорожный костюм и собрал свой саквояж. Уложив в него джентльменский набор: туалетные принадлежности, нательное бельё, полотенца, письменные приборы. Я вынул блокнот для записей и положил на столик. Быстро обежав глазами свои покои, я взял аккуратно лежащий у изголовья кровати «дневник» и аккуратно положил его вместо блокнота в саквояж. Защёлкнув саквояж и в последний раз проинспектировал свой внешний вид перед зеркалом, я чуть-чуть поправил шейный платок и полностью удовлетворённый проследовал, сквозь открытую предупредительными слугами дверь на первый этаж.

Спустившись по лестнице вниз, я застал свою свиту во главе со Строгановым в полном сборе. Чуть в стороне, стояли остальные слуги, подслеповато щурящиеся на яркий свет многочисленных свечей, наверняка недавно выдернутые графом прямиком из теплых постелей. Но вот мои глаза нашли, что искали. Взъерошенный губернатор в накинутом на плечи мундире, поспешно выбежал на поднявшийся в моей части дома шум.

– Владимир Иванович, рад вас здесь видеть, – поздоровался я. – К сожалению, у меня больше нет никакой возможности продолжать свою ознакомительную поездку по России. Мое присутствие срочно требуется в столице. Об этом мне настойчиво твердят мои государственный и сыновей долг.

Выслушав искренние соболезнования генерала, вызванные впрочем, по большей части причинами моего спешного отъезда, я тепло попрощался с ним и, наказав непременно написать мне, письмо с предложениями по искоренению казнокрадства и взяточничества в губернии, покинул этот гостеприимный дом-дворец.

Оказавшуюся совсем не короткой дорогу, показавшуюся мне настоящей вечностью, я запомнил весьма смутно. Весь наш долгий путь до Москвы меня ужасно укачивало, несмотря на все факты, кричавшие, что такого просто не может быть – ни я, ни Николай, никогда не страдали морской болезнью. Видимо это какое-то нарушенье сознания связанное с моим вселением в новое тело решил я в конце концов, но легче мне от этого знания как-то не стало. Спать в карете тоже оказалось совершенно невозможно, она раскачивалась и подпрыгивала на крайне неровной, хотя впрочем, обычной российской дороге. Вообще, как сказал мне граф на одной из станций, где нам перепрягали лошадей, нам крупно повезло, что за ночь свежий октябрьский мороз намертво сковал раскисшую землю. Если бы этого не произошло, добраться до Москвы было бы весьма затруднительно. Повезло, то повезло, но нормальных амортизаторов ещё никто не придумал. И их роль с переменным успехом выполняли мягкое сиденье и пятая точка пассажира. Так что, прыгал я на этой точке, по обретшей твердость камня бугристой дороге, до самой старой столицы с её золотыми куполами и красным кремлем.

Но все плохое и хорошее имеет свой конец, наступил конец и этому мученью, по какому-то недоразуменью, именующемуся русской дорогой. Спустя сутки тряски в карете по безумно вымотавшей меня дороге, не позволяющей хоть на минуту сомкнуть глаза, мой сильно растянувшийся караван из карет въехал в Москву. Не останавливаясь на станции, мы проскакали до самого вокзала, где нас уже ждал под всеми парами жутко гудящий и шипящий паровоз. Сообщить о моем скором прибытии в Москву не составило труда – телеграф провести это вам не железные дороги построить, сеть телеграфных проводов уже порядочно опутала европейскую часть Российской империи. Собрав волю в кулак и, подавив на время рвотные позывы, я вышел из своей огромной шестиместной кареты, чтобы размять ноги и поздороваться со встречающими меня на вокзале высокими чинами. Даже смог немного поговорить с Московским губернатором, наверно списавшим мою мраморную бледность на тяжелое извести, тряску и бессонную ночь. Но вот последние экипажи с моей свитой показались на вокзале и я, наконец, смог под благовидным предлогом удалиться в поезд, где тут же бросился спать на первое увиденное мной подобие постели. Открыв на мгновенье глаза, когда поезд резко тронулся с места, я больше не просыпался до самой столицы.